Внутреннее солнце -

БОЛЬ КАК НЕЗНАКОМЫЙ ЯЗЫК ЛЮБВИ

     Может ли боль быть благом? Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. Мы, конечно же, помним, как плакали в детстве, когда разбивали коленку, когда хватались за горячую сковородку или падали с велосипеда. Таким образом мы знакомились с миром. И этот мир каждый день словно демонстрировал свои неясные очертания, которые иногда будто целиком состояли из боли. Нам было трудно понять, что боль, которая так нам не нравилась, была охранительной, она давала нам первые уроки техники безопасности в этом огромном мире. Благодаря ей мы начинали понимать, что не стоит хвататься за оголенный провод под напряжением, не стоит совать руку в костер, не следует ходить босиком по осколкам стекла. Боль заставляла нас прислушаться к тому, что мир говорил о себе и своих свойствах, ее язык был достаточно жесток, но он запоминался. Можно было не поверить взрослым или пропустить их советы мимо ушей, но с болью так не получалось – она говорила доходчиво и внятно, ее уроки врезались в память навсегда. Кто знает, как долго каждый из нас прожил бы на этой жестокой, опасной, способной убить и птицу, и человека планете, если бы не детские уроки боли, подготовившие нас к тому, как именно входить в контакт и взаимодействовать с этим большим взрослым миром.
     Высшее говорит с нами на множестве языков. Человек отчасти похож на редкий музыкальный инструмент – терменвокс. Этот электрический инструмент представляет собой металлическую рамку, которая реагирует на пластику и движения человеческих рук, поднесенных к ней. Каждое движение отражается на окружающем исполнителя электромагнитном поле, и его изменение приводит к возникновению звука той или иной громкости, тембра и высоты. Исполнитель просто движется, а пространство вокруг него начинает звучать.
     Примерно так же устроен и человек. Он погружен в Божественную среду, в саму Жизнь, и поэтому ни одно его движение, ни одно чувство, ни одна мысль не исчезают бесследно. Об этом говорит Христос, напоминая, что за каждое праздное слово мы дадим ответ на суде. Хочется добавить, что и каждое слово, каждая мысль и каждое дело любви, даже самое маленькое, отзываются в вечности.
Человек не может не говорить с Богом. Через свое присутствие в Божественной среде, в объеме, пронизанном силами высшей жизни, он говорит всей своей сущностью: и телом, и эмоциями, и мыслями, а Божественная среда звучит в ответ в жизни этого человека.
     Некоторые его поступки, слова и мысли могут вызывать звучание гармоничной и прекрасной музыки, а некоторые ведут к какофонии, способной разрушать его самого и окружающих людей. Действия могут вызвать самые разные «голоса» в ответ, среди них может быть и чистая радость, и проблемы, и испытания, и смех. Одним из самых сильных «голосов» в этой симфонии является боль.
     Боль – это ответ одухотворенного мира на те или иные действия человека. Этот ответ сообщает ему, что с его внутренним миром что-то не так. Но когда именно голос боли вошел в мир впервые? Когда он в первый раз предупредил человека о том, что с ним что-то не так?
     Божественная среда, настроенная Господом, впервые заговорила на языке боли, когда наши прародители в Земном раю, в некотором духовном и физическом пространстве, пронизанном изначальной гармонией, решили изменить его «точку сборки». Если прежде началом прекрасного места был его Творец, то теперь Адам и Ева решили поставить в центр творения свою собственную волю. Это был совершенно новый духовный жест в чутком окружающем пространстве.
И духовная музыка исказилась. Я думаю, она заплакала. В мире людей зазвучал мотив страдания, боли и дисгармонии. Бог давал знать, что люди свернули с пути, и, как следствие, в их мир вторглись тяжкий труд, болезни, смерть, страдания, мучительные роды, похоть, стыд...
     Боль душевная и физическая, вызванная людьми, заговорила во весь голос и на понятном языке о том, что они совершили ошибку. Она указывала на эту ошибку, она отвечала на вопрос «почему?», вернее, подводила к ответу, направляла к нему, как стрелка компаса к северу. Именно боль, высвечивая причины и следствия, парадоксальным образом не давала утратить нить смысла, не давала смыслу уйти из мира, а самому миру – превратиться в хаос без причин, следствий, музыки, слов.
Поэтому, как ни странно, в определенных ситуациях боль выступает как хранительница гармонии, как воспитательница смысла, но при этом она все же не лишает человека свободы выбора. Бог не заставляет нас что-то делать под угрозой немедленного наказания. Но Он, как и любой любящий отец, предупреждает, чего делать не стоит, и где стоит, скажем, молоко, а где – яд, и чем они отличаются друг от друга.
     Так что же, боль является однозначным благом? Значит, правы люди, которые культивируют в своей жизни боль и страдания, жесткую аскезу, самобичевание и самоистязание в надежде наилучшим путем достигнуть святости? Выходит, правы идеологи инквизиции, размышлявшие в том ключе, что пытки не повредят душе подозреваемого, и пускай тело разрушится и даже погибнет, зато душа спасется?
     Нет, конечно. Ибо Евангелие призывает к вечной жизни, а не к вечному страданию. Иисус говорит о радости, превосходящей боль, которой не удается избежать никому на земном пути. Он говорит о такой радости, которая, благодаря единению с Ним, превозмогает самые тяжелые испытания. Вот почему сказано, что «блаженны плачущие», и вот почему радость наполняет сердца гонимых.
     Боль сама по себе ни хороша, ни плоха. В некоторых случаях она настолько ужасна, что ее необходимо ослабить, и тогда страдальцу вводят препараты.
    Есть и другая, душевная боль, и другие способы обмануть ее: алкоголь, азартные игры, наркотики, экстрим, трудоголизм, секс, социальные сети, компьютерные игры... На время это помогает. Точнее, изменяет сознание, которое не хочет взглянуть на ситуацию прямо, которое боится задать себе вопрос «отчего?». Отчего боль стучит в мою дверь? О чем мне говорит эта боль? Для чего она стала меня посещать все чаще и чаще? Какое послание у нее в руках?
    Есть языки любви. Об этом даже написана прекрасная книга, и не одна. Авторы рекомендуют изучить, расшифровать язык любви, на котором к тебе обращается другой человек, а ты его никак не можешь понять, потому что твой язык любви – другой. И вы стоите как китаец с поляком, пытаясь понять смысл ситуации, а словаря у вас нет.
    Точно так же дела обстоят и с языком боли. Я бы даже сказал, что, как бы странно это ни звучало, в определенной ситуации язык боли является вариантом языка любви, ибо он тоже приходит предупредить, спасти, а иногда и пробудить. Поэтому боль нужно научиться правильно понимать. Научиться считывать ее послание и принимать его. Правильно принятая боль – это уже не бессмысленное страдание, а мощное духовное упражнение, способное за короткое время провести страдальца туда, куда в благоприятной ситуации он двигался бы столетиями.
     Если мы хотим использовать боль по назначению, а не воспринимать как бессмысленную муку, от которой хорошо бы убежать любой ценой, да не очень получается, если мы хотим расшифровать послание боли, которое (не забываем!) часто оборачивается посланием любви, то нам для начала нужно сказать этой боли «да!». И если нам это удается, если боль столь сильна и неотвязна, что мы перестаем ей сопротивляться и принимаем ее, то в нашей жизни возможны чудеса. Но они не настанут, пока мы отмахиваемся от боли, противимся ей, пытаемся ее обмануть. Сказать боли «да!» – это начало преодоления боли.
     Многие люди перед смертью обретают неожиданный покой, просветление, мир. Сдавшись неизбежному, они тем самым сделали шаг туда, где уже ничто не может быть разрушено, где их «я» покоится в мире и любви, и, заглянув в эту область, они все поняли. Боль, принятая без сопротивления, освободила их от иллюзий, связанных с отождествлением себя с временным смертным телом, и пробудила к постижению вечной природы собственной личности – образу и подобию Бога. Эти люди увидели, что отныне и до века они в безопасности, что ничего с ними плохого не может случиться.
     И в жизнь их вошла радость и то блаженство, о котором говорил Христос в своих обетованиях гонимым и плачущим. Но для того чтобы это произошло, необязательно ждать своего смертного часа.
     ...Мне было сорок с небольшим, я ехал в Новодевичий монастырь в праздник Духова дня, был у меня такой обычай. По дороге я подводил неутешительные итоги своей жизни. Многие мои сверстники стали знаменитыми людьми, у большинства была какая-никакая стабильная работа и семейная жизнь, перспективы, заработки.
    Я же ехал в Новодевичий на пятачок, одолженный у соседки по лестничной площадке, на мне была старая курточка с короткими рукавами, в которой я когда-то работал на стройке, и еще у меня все время отваливался плохо приклеенный к подошве каблук. Впереди тоже ничего не светило. Большая часть жизни, думал я, осталась позади.
     Оглядев себя самого на пути к Новодевичьему и подведя итоги, я чуть не расплакался от боли и бессилия. Это был не первый день, когда я испытывал эту боль, за последние годы она только нарастала, и вот теперь сделалась почти невыносимой.
    Я, тем не менее, доковылял до входа в монастырь, но меня туда, уже не помню, почему, не пустили. Надо было ожидать еще целый час. Я отошел к центру площади перед воротами и остановился в нерешительности. Жизнь, собственно, была нелепа, и кроме боли и отчаяния ничего не сулила. Я даже в монастырь с его синими кустами сирени зайти не смог.
     И тут что-то произошло. Словно на небе открыли окошко. Еще через миг я стоял будто не на площади для парковки, а на другой планете. Казалось, на меня лился непрерывный свет, и каждая его крупица была пронизана счастьем и любовью. Я стоял там и шептал: пожалуйста, пожалуйста, пусть только это останется, пусть ничего не будет, но только это останется. А оно и оставалось. Оно было тут, со мной. Я забыл про детскую курточку с короткими рукавами, про сломанный каблук, про успехи друзей. Я принадлежал теперь самой жизни, я был с ней и был ею самой, и все теперь было возможно!
     Я медленно стал спускаться по направлению к пруду. Когда я подошел к берегу, с той стороны пруда ко мне поплыл белый лебедь.